Ли Брэкетт делится личным опытом о том, как избегать штампованных сюжетов и раскрывает подход к построению хорошего рассказа. Впервые статья вышла в журнале Writer’s Digest в 1943 году (No 7, Vol. 22), а в 2007-м была переиздана в сборнике Legends of Literature: The Best Articles, Interviews, and Essays from the Archives of Writer’s Digest Magazine под редакцией Филлиппа Сэкстона (Phillip Sexton).

Ты выглядишь так знакомо, распластавшись в сточной канаве. Я тоже когда-то проводила там большую часть своего времени, когда ещё была под каблуком у Большого Босса Сюжета.

Что ж, поднимайся снова на ноги, приятель, и не падай духом. Я открою тебе кое-что.

Этот тип, Джон Л. (Формула) Сюжет [1] – он фальшивка. Он вовсе не крут. На самом деле, с ним справиться проще простого, если раскусишь его секрет. И я расскажу тебе, как я его раскусила.

Я перехитрила его. Я пошла к людям. А к людям, мальчики и девочки, рано или поздно должен прийти каждый писатель, если он хочет кушать и, может быть, когда-нибудь стать гением – даже если это всего лишь гений младшего разряда.

И вот с тех пор Сюжет меня больше не беспокоит. Я с ним справилась. Мои рассказы продаются, пара редакторов, храни их Господь, отозвались обо мне лестно, и временами я чувствую себя вполне довольным всем этим. Я даже начинаю думать, что, возможно, стала настоящим писателем – с полным правом заполнять печатные страницы.

Мне нравится писать. Я не променяю это занятие ни на какую другую работу на свете. Быть Голосом Народа – задача не из лёгких, даже если ты всего лишь слабый писк.

Когда я только начинала в этом ремесле, я была под огромным впечатлением от Сюжета.

Итак, я покорилась Формуле. Я прочла все книги о ней. Я прослушала курс о ней. Я познакомилась с её бандой и приобрела определённую, весьма лестную, степень знакомства. Я называла Перипетии по имени. Я хлопала Повороты сюжета по плечу. (Не забегай вперёд, малыш.) Я водилась с Кульминациями, Развязками, Началами, Серединами и Концами.

Писать было сущей физической пыткой. Все эти Развязки, Кульминации и прочая братия отказывались сотрудничать. Стоило мне сесть за пишущую машинку, как они тут же становились угрюмыми и строптивыми. Мне приходилось уговаривать, пинать и вколачивать каждую из них на своё место.

В конце концов, я обратилась со своими бедами к одному весьма достойному джентльмену, который рекламировался на внутренней стороне задней обложки Writer’s Digest. В его кабинете в тот момент находился Генри Каттнер, тот самый знаменитый заводчик и ценитель монстров высшей пробы. Хэнк настоял на том, чтобы прочитать каждую из моих историй и указать мне на их недостатки.

Диалог выглядел примерно так:

БРЭКЕТТ: Ну, какой вердикт по этому рассказу?

ХЭНК: То же самое. Это не рассказ. В нём нет жизни.

БРЭКЕТТ: (стонет) Но почему? Я до кровавого пота работала над ним. Сюжет в порядке, разве нет? У героя есть проблема, он борется с ней, он побеждает. В чём же дело?

ХЭНК: О, сюжет технически вполне приемлем. Беда в том, что у тебя есть Герой с большой буквы. Великолепное мускулистое создание со стальным взором, настолько закосневшее в доблести и благородстве, что и присесть не может. У тебя есть злодей, который буквально источает Злодейство, без какой-либо особой причины, кроме того, что Герою нужно хоть какое-то оправдание для существования. А что до Героини... ну, давай просто забудем о ней.

БРЭКЕТТ: (в отчаянии) Но эти персонажи... их внешность я списала с реальных людей! Я сделала всё, как велят учебники: дала им яркие черты, мотивацию, всё прочее. Они все реагируют на сюжет...

ХЭНК: Это сюжет должен реагировать на них. Ты сооружаешь ситуацию, а затем швыряешь в её середину манекена, набитого опилками, и он тут же начинает делать положенные ему вещи. Они не живут. А если они не живут, то и сюжет не живёт.

Самое забавное, что мне самой мои персонажи были скучны не меньше, чем ему и всем остальным. Это должно было бы меня насторожить уже тогда. Я писала о Героях, Героинях и Злодеях, потому что так велела Формула.

Как я ни билась, результат всегда был один и тот же. Мёртвый. Мёртвый и безжизненный. А Хэнк терпеливо говорил: «Рисуй с жизни», а я восклицала: «Но я так и делаю!»

И верила в это. Честно, искренне верила, что рисую своих персонажей с жизни.

Эта психологическая блокировка, эта семантическая травма, стоили мне больше времени, денег и душевных мук, чем я могу вынести, вспоминая. Оглядываясь назад, я удивляюсь, как такая дура, как я, до сих пор не утонула, ведь у меня не хватало даже ума, чтобы вовремя укрыться от калифорнийской росы.

Причины моего бессознательного тупоумия две. Первая – чисто культурная. В глянцевых журналах, среднестатистическом американском романе и, прежде всего, в кинематографе существует определённый набор штампованных персонажей. Все используют их бесстыдно и с полной убеждённостью. Конечно, есть исключения, и в последнее время Голливуд, в особенности Warner Bros., смог отказаться от некоторых своих излюбленных клише. Но, в общем и целом, мало что меняется.

Мы, публика, впитываем этих вымышленных созданий с того возраста, как только начинаем читать комиксы и посещать субботние утренние киносеансы. Мы узнаём героя с первого взгляда. Мы знаем, что все героини прекрасны и несравненны, за исключением тех немногих бедняжек, которых ввели во грех помимо их воли. Мы всё знаем про банкиров, таксистов, швейцаров, портье, фермеров, ковбоев, морпехов, седовласых матерей, жертвующих всем, гангстеров, полицейских, хористок и так далее. Мы всё знаем о мужестве, благородных сценах смерти, самоотречении во имя долга и о трусливой кончине негодяя, что грешил против Кодекса Хейса [2]. Мы всё знаем о любви. О, да, в этом-то мы точно знатоки!

Или же мы – другие. Мы умны и взрослы. Мы читаем Серьёзные Романы. Мы знаем, что порядочность, храбрость, всё лучшее в человечестве – это сплошная иллюзия и самообман. Мы знаем всё о репрессиях, о Фрейде, о пороках общественного строя и любого другого строя. Мы погружаемся в грязь по самые уши, и для нас запах протекающей канализационной трубы – единственный подлинный аромат на земле.

О, да. К какой бы из этих групп мы ни принадлежали, мы уж точно знаем, что такое люди!

Ещё одна причина, и куда более важная, – социальная. И она не имеет ничего общего с классом, деньгами или положением в обществе. Она почти так же универсальна, как секс, и чертовски сложнее для понимания. Это взращённая в нас, ставшая условным рефлексом иллюзия о жизни, с которой мы вырастаем.

Ребёнок рождается. Его родители принадлежат к определённой группе, занимаются определённым родом деятельности или не занимаются никаким, исповедуют определённую религию или не исповедуют никакой, придерживаются определённых моральных норм или не придерживаются никаких. Ребёнок растёт, веря, что именно этот узкий срез человеческих мыслей и поступков является нормой. Он, его окружение, его образ жизни – это и есть истина, это и есть правильный путь. Всё, что за пределами этого, – неправильно, в большей или меньшей степени. Ему это не нравится. Он этого не понимает. Он закрывает для этого свой разум. Он навешивает на людей ярлыки и аккуратно раскладывает их по полочкам, и когда ему нужно понять, что это за человек – такой-то и такая-то, он просто читает ярлык, и на этом всё. Точка. Ему не нужно разговаривать с этим человеком. Он может даже никогда его не видеть. Он знает. Итак, ребёнок, впитавший в себя влияние социальных стереотипов и несокрушимые образы с печатных страниц и серебряного экрана, вырастает и решает стать писателем.

И он сразу сталкивается с вопросом: «О чём мне писать?» Ну, о людях, конечно. Это и дураку понятно. Берёшь парня с правильными взглядами, сильного, смелого и неподкупного, красотку, в которую он влюбляется, и злодея, который создаёт им проблемы. Добавляешь копа или таксиста для комического эффекта, и пару второстепенных персонажей – чтобы те проявили благородство и погибли, или наоборот, оказались подлецами и разделили ту же участь. Всё это просто. Что тебе на самом деле нужно, так это Сюжет. Хороший, прочный, безупречный Сюжет, с перипетиями, неожиданными поворотами, кульминациями и оглушительной развязкой.

Конечно, все сюжеты уже использовались снова и снова, но что поделаешь? Сюжет всё равно нужен.

И вот он пишет свой сюжет, и вскоре он уже наизусть знает все эти формулировки: «слишком поверхностно» и «не держит интерес». Он думает, к чёрту всё, двери закрыты для новых талантов, мне просто не дают шанса.

Я не совсем помню, когда и как мне удалось перелезть через ту самую ментальную стену. Возможно, толчком послужила встреча с несколькими непохожими (на меня) и полными жизни людьми, чьи реакции я не могла классифицировать. Так или иначе, я перебралась через неё, и бац! – открыла для себя человечество.

Не сразу, конечно. Но я начала понимать, что люди – это не Персонажи. Они не носят ярлыков и не помещаются в готовые ящички. Они не Герои, не Героини и не Злодеи. Они просто люди. Они отказываются соответствовать стереотипам и, видимо, никогда не слышали о Сюжете и жёстких законах, управляющих человеческими реакциями в художественной литературе. Они не правы. Они не неправы. Они просто живут.

Мне стало по-настоящему интересно. Я читала книги по психологии и криминалистике, особенно об убийствах, не с целью осудить, а чтобы понять.

И после этого люди говорят, что писать не о чем! Что у них нет сюжетов. Они кричат о несправедливой дискриминации по отношению к новым талантам. А ведь всё это время, прямо у них под носом, в автобусах и в автокинотеатрах, на рынках, на кухнях и во дворцах, в коттеджах и трущобах, да даже в самом Голливуде, люди проживают все сюжеты, которые только можно придумать или написать.

Не думая о них, а проживая их. Женятся, рожают детей, умирают, планируют убийства, совершают их, размышляют о самоубийстве и сексе, о красоте и загробной жизни, любят, ненавидят, смеются, работают, потеют и надеются. Самые разные люди – глупые, блестящие, добрые, жестокие, и всё это смешано в каждом из них вместе со страхом и храбростью, желанием причинить боль, желанием помочь, желанием продолжить род, желанием быть счастливым, желанием сбежать.

Когда я это поняла, со мной кое-что случилось. Я сказала: к чёрту Сюжет. Я буду писать истории о людях, которые мне интересны, такими, какими я их вижу. Я устала от формул. Я устала от Героя, Героини, Злодея. Я устала от аккуратных, чистеньких, кастрированных эмоций, от этих марионеток, дёргающихся в такт тому, что должно быть, а не тому, что есть на самом деле. Я устала от Персонажей.

Я буду писать о мужчинах и женщинах всех классов, типов и положений – в меру своих собственных возможностей. О людях с недостатками, со скверным характером, со слабостями, привязанностями, ненавистью, страхами и обидами друг на друга. О людях, в которых я могу поверить, потому что знаю и понимаю их. О людях, не похожих ни на чьих персонажей, потому что они – это они, нравятся они вам или нет.

И, прежде всего, о людях, которые оказались в своей передряге по воле естественных поступков и чувств; которые противостоят друг другу в яростной вражде, потому что таковы их натуры; и которые сами, без моей помощи или помощи Великого Бога Сюжета, пробивают себе дорогу, надеясь лишь на собственные силы.

Так я и стала писать, насколько могла хорошо, вкладывая весь свой талант, ум и опыт. Я получала от этого удовольствие. И внезапно мои работы стали продаваться. Я не произвела фурор, но провалов становилось меньше, а новые горизонты для размышлений открывались каждый день. И тогда я поняла кое-что ещё.

Сюжет перестал быть врагом.

Я была изумлена. Старина даже пикнуть не посмел. Я была так чертовски увлечена своими героями, так занята тем, как они любят, ненавидят, смеются и потеют, что у меня совсем не оставалось времени думать о нём. И теперь он оказался не крепче, чем порция пудинга. Я одолела его. Всё стало до боли очевидно. Я действовала с точностью до наоборот. Сначала сюжет, потом персонажи. Почему я не поняла годы назад, насколько это дурацкий подход, я никогда не узнаю.

Сюжет – это не отдельная сущность, не каркас, который можно выставить, как лабораторный скелет, для изучения. Сюжет – это люди. Человеческие эмоции и желания, основанные на реалиях жизни, сталкивающиеся друг с другом, накаляясь и разгораясь от этого столкновения, пока, наконец, не происходит взрыв – вот что такое Сюжет.

Не верьте мне на слово. Вспомните свои любимые книги и фильмы. Что вы помните? Д’Артаньяна, сражающегося с гвардейцами кардинала, Бо Жеста, умирающего у ног своего пса [3], Сэма Спейда, отправляющего Бриджит на виселицу – или же те механические рельсы, по которым Персонаж А был приведён к столкновению с Персонажем Б?

Сюжет или «Plotto»[4] не вытащат вас из передряги. Ваше единственное спасение – ваши персонажи. Да, «Plotto» – хороший трамплин для идей. Но вы же не станете брать из него готовый сюжет и затем подстраивать под него людей. Ваш парень, Джо Доукс, влип в такую-то историю. Как его вытащить? Ответ прост. Позвольте Джо вытащить себя самому. Вы знаете Джо вдоль и поперёк. Вам не нужно заглядывать в книгу или в формулу, чтобы узнать, как ему следует выбраться. Он сделает то, что заложено в его природе, потому что он именно такой парень. Позвольте ему сделать это.

Когда вы придумываете историю, начинайте с людей. Если они настоящие, сильные и знают, чего хотят, они сами прекрасно справятся с сюжетом. Они будут попадать в неожиданные ситуации и находить из них оригинальные выходы, потому что они не манекены, которых толкают по клетке с формулой. Они мужчины и женщины, у которых есть собственный разум.

Отбросьте клише, штампованных персонажей, романтические иллюзии. Материнство не превращает автоматически всех женщин в святых. Бедняки не всегда образцы чистого благородства, не все портье слюнтяи, и, хотите верьте, хотите нет, богачи зачастую такие же порядочные люди, как вы и я.

Отложите свои предрассудки на полку хотя бы на время. Перестаньте судить всё с позиций «правильно или неправильно», «хвалить или порицать», и просто попытайтесь понять. Осуждать Джона Диллинджера [5] достаточно легко, но это неинтересно и бесполезно. Гораздо важнее понять, почему Джон Диллинджер стал Врагом Общества Номер Один. Знакомьтесь с людьми. Слушайте, как они «тикают». Научитесь принимать их – не теоретически и издалека, а вблизи, снисходя к их недостаткам, потому что они есть и у вас самих.

Это не значит, что вы должны барахтаться в луже сентиментального непонимания, подобно Сарояну [6], с братской любовью, льющейся из вас через край. Это не значит, что вы должны отказаться от своих идеалов, перенять привычки, которые вам не по душе, или «жить ради опыта». Вы не обязаны принимать всё, что видите. Но пока вы не знаете людей, не чувствуете их, не понимаете их, вы не можете называть себя даже начинающим писателем – да и человеком, пожалуй, тоже.

То, что я предлагаю – идея «Люди и есть сюжеты» – это не безотказная формула. Хотела бы я, чтобы так было. Хотела бы я не совершать ошибок, не писать мусор и не скатываться время от времени в грубую коммерческую формулу. Хотела бы я суметь превзойти собственные ограничения. Но я не могу. Я могу только пытаться вырасти как можно выше и надеяться, что мой верхний предел окажется не слишком низким.

А пока я счастлива. Теперь я могу писать истории, которые мне нравятся и в которые я верю. Мои герои заботятся об этом. А за дверью – целый огромный мир, бесконечная сокровищница красоты и жестокости, смеха и боли. Настоящая, подлинная жизнь. Всё, что мне нужно, – это открыть свой разум и сердце и позволить историям войти внутрь.

Спускайтесь на землю, ребята. Особенно те из вас, кто, как и я когда-то, даже не осознаёт своей оторванности. Идите к людям. Это единственное место, куда вам, как писателю, когда-либо придётся отправиться.

Примечания:

[1] Понятия не имею, что понимается под именем или фразой "John L." Мне понравился ответ одной из нейросетей, что это означает "John Law". Сленговой выражение, которое в Америке первой половины XX века означало "полиция", "закон" или "власти" вообще. Другими словами, эту фразу можно перевести как "Власть Сюжета"

[2] Свод правил, принятый кинематографистами США в 1930 году для самоцензуры (примечание автора). Дополню. Это система правил самоцензуры в голливудской киноиндустрии, действовавшая с 1930-х по 1968 год. Неофициальный национальный стандарт нравственной цензуры кинематографа в США. Назван по имени политика-республиканца Уильяма Харрисона Хейса, в 1922—1945 годах возглавлявшего Ассоциацию кинокомпаний. Согласно википедии: снимать фильмы, не соблюдая кодекс Хейса, было можно, но такие фильмы не имели шанса быть выпущенными в прокат кинотеатров, принадлежавших членам ассоциации.

[3] «Бо Жест» или «Красавчик жест» – Голливудский фильм 1926 года с кучей римейков и сиквелов (1939, 1966 и т.д.), снятый по мотивам романа П. К. Рена "Бо Жест".

[4] «Plotto» — это метод построения сюжета по шаблону, созданный Уильямом Уоллесом Куком в 1928 году. На протяжении многих лет он был популярен среди авторов бульварной литературы. В 1941 году руководство «Plotto» было переиздано под названием «Plotto: The Master Book of All Plots» («Плотто: Главная книга всех сюжетов») (примечание автора). Дополнение: об этом способе построения сюжета я писал в своей авторской колонке Pulp fiction, Колесо сюжетов и Перри Мейсон

[5] Джон Герберт Ди́ллинджер (англ. John Herbert Dillinger, 12 июня 1903 — 22 июля 1934) – американский преступник первой половины 1930-х годов, грабитель банков, враг общества номер 1 (англ. public enemy number one) по классификации ФБР.

[6] Уильям Сароян (1908–1981) – писатель и драматург эпохи Великой депрессии, чьи произведения воспевали оптимизм посреди трагедии. Одна из его самых известных работ — пьеса «Время твоей жизни» (1939) (примечание автора).

Продолжение воспоминаний Ли Брэкетт, опубликованные Полом Уолкером (Paul Walker) в 1976 г. и собранные на основе бесед с писательницей. Первая часть воспоминаний тут — https://fantlab.ru/blogarticle84340

Что касается религии... Теоретически, я воспитана в епископальной церкви. Моя мать была очень набожной и чрезвычайно эклектичной. Она игнорировала те места Священного Писания, с которыми не соглашалась, и всегда злилась на священнослужителей за содержание их проповедей. К тому же ближайшая церковь находилась неудобно далеко... У нас не было машины (в те времена её почти ни у кого не было), и мы жили на отдаленном участке пляжа (которому сейчас грозит затеряться под тяжестью многоэтажных кондоминиумов). Поэтому я была избавлена от необходимости посещать церковь. В детстве религия всегда вызывала у меня дискомфорт (Бог наблюдает за тобой!), и я не могла совместить некоторые установки, заложенные в библейских историях, с прямо противоположными установками, выраженными в небиблейских историях, которые я читала. Дж.А. Хенти* вряд ли одобрил бы Иакова.

Всё это очень озадачивало. Когда я стала старше и начала много читать по мифологии и сравнительной религии… – меня всегда завораживали экзотические истории и их неразрывно переплетённые религии… – я становилась ещё более озадаченной, и чем больше объясняли все мои вопросы, тем больше я начинала сомневаться в этих объяснениях. В конце концов я решила, что никогда не узнаю, что на самом деле лежит за пределами, пока не попаду туда, и надеялась, что выяснять это буду долго. А пока я приношу жертвы Неведомому Богу, и у меня есть некоторые личные представления, которые, как я уже сказала, когда-нибудь будут подвергнуты проверке. Но я совершенно ясно поняла, почему Адаму запретили есть плод с Древа Познания.

У меня было очень счастливое детство. Значительная часть, и, безусловно, самая лучшая, была проведена на этих пустынных пляжах. Я любила море и ветер, открытость и свободу. Это было замечательное место для взросления. Одни из самых счастливых часов я проводила в одиночестве, сидя на причале, в самом его конце, опустив босые ноги в Тихий океан, глядя на горизонт и размышляя о великом. Туда приходили и другие ребята, и я играла с ними, но мне никогда не было одиноко, когда я оставалась одна.

Другие периоды детства я проводила с двоюродной бабушкой Сарой и дядей Джорджем. У них были деньги. Они жили в отеле Fairmont в Сан-Франциско, иногда путешествовали. Тетя Сара была нездорова и часто оставалась одна из-за дядиных дел. Моя мама сопровождала её, и мне приходилось быть с ними. В раннем возрасте я осваивала этикет официальных обедов и приобретала совершенно бесполезное пристрастие к фуа-гра и трюфелям. Я увидела большую часть страны, Зону Канала (Панамского), и благодаря этому у меня засело в голове, что за пределами моего двора есть другие места и другие люди; мне в этом отношении очень повезло.

Дома, с дедушкой, мы жили экономно. Но я предпочитала пляж. Там я могла освободиться от взрослых. Дамская компания может стать тягостной, особенно когда собственные ноги и руки вырастают слишком большими и умелыми, а кожа не имеет той прозрачной бледности. Я просто никогда не добивалась успеха в этой лиге. Я предпочитала рыбалку.

Примерно на восьмом году жизни произошло знаковое событие, которое изменило всю мою жизнь. Кто-то подарил мне книгу Берроуза "Боги Марса". Я всегда отказывалась читать книги для девочек. Мне нравились истории, в которых происходили разные события: чем более дикие и экзотичные, тем лучше. Я знала всё об индейцах, пиратах, Фуззи-Вуззи**, джунглях Маугли и страшном нападении горцев. Но внезапно, одним молниеносным ударом, завеса разорвалась, и я увидела космос. Не могу передать, какое огромное воздействие оказала на моё воображение мысль о Марсе, другой планете, чужом мире. Она твёрдо поставила меня на путь писателя-фантаста. С тех пор я не могла насытиться фантастикой.

Кино тогда тоже сыграло очень важную роль в моей жизни. И всегда играло. Дуглас Фэрбенкс был моим кумиром, и именно благодаря ему я впервые начала писать. Мне очень хотелось узнать побольше о Зорро (или, может быть, о Доне Кью), а их не было, и я решила придумать историю сама. Я написала её карандашом на маленьких клочках бумаги. Она была не очень длинной.

Как ни странно, но когда я начала писать с твёрдым намерением сделать это своей карьерой, то начала не с научной фантастики. Мне было уже 13 лет, и я должна была пробивать себе дорогу в этом мире. Что может быть приятнее, думала я, или проще, чем писать рассказы и чтобы люди их покупали? Можно писать где угодно, быть свободным от рутины и т.д. и т.п. И я начала писать. Я писала романы, просто ужасные романы, и короткие рассказы, которые отличались только своей краткостью. Не думаю, что кто-то удосужился их прочитать... они были написаны от руки... Я искренне надеюсь, что нет. И уж точно никто их не покупал. Бизнес в сфере образования отнимал у меня всё больше времени. Я преподавала плавание на нескольких летних секциях, и мне это нравилось, у меня хорошо получалось; я подумывала о том, чтобы зарабатывать этим на жизнь. Я увлеклась изучением речи и драматургии; я занималась всем, в том числе подметала сцену, и мне это нравилось. Мне очень нравилось актерское мастерство, и я рассматривала сцену как карьеру. Но я не могла понять, какие роли я буду играть: мне не подходило амплуа наивной девушки, и в то же время я была слишком молода для характерных ролей. И, конечно же, вся семья дружно ахнула, когда я упомянула о такой возможности; редкий случай, когда они были единодушны.

Поэтому мне оставалось писать. И мой любимый дедушка сделал это возможным, поддержав меня, когда я должна была искать работу. Я разбила своё сердце, пытаясь писать истории о людях, которых я не знала, местах, которых никогда не видела, соревнуясь в своём невежестве с такими писателями, как Джон Бьюкен, Талбот Манди и П.К. Рен, и забираясь так далеко, как только можно себе представить. Наконец я взглянула правде в глаза… научная фантастика – это то, что я действительно хотела писать, хотя все меня отговаривали... В те времена это был маленький, жалкий, низкооплачиваемый рынок, с обратной стороной престижа, но я решила, что мне все равно. Я чувствовала, что могу написать об этом; если я никогда не была на Марсе, то кто, чёрт возьми, был?

Время поджимало меня. Я не могла вечно оставаться подающим надежды будущим писателем, живущим за счёт дедушкиного кармана. В качестве последней отчаянной меры я поставила на Лоуренса Д'Орсе и его курс по агентству и писательскому мастерству, и это был самый удачный поступок в моей жизни. Генри Каттнер тогда читал у Лоуренса, и он проявил особый интерес к моим хромающим попыткам в области фантастики и фэнтези, и в свободное от работы время писал мне длинные и подробные критические замечания. Если бы не Хэнк, я, возможно, никогда бы не добилась успеха; или это заняло бы у меня гораздо больше времени. В 1939 году, всего через десять лет после того, как я впервые решила выбрать эту до смешного «лёгкую» карьеру, я продала свой первый рассказ в журнал Кэмпбелла "Astounding".

Хэнк сделал больше. Он познакомил меня с LASFS (The Los Angeles Science Fantasy Society), где я встретилась с миром научной фантастики, как фанатов, так и профессионалов, и завязала дружбу, которая длится с тех пор, с Рэем Брэдбери, Джеком Уильямсоном, Форри Акерманом и другими... Хайнлайном, Вилли Леем, Кливом Картмиллом... Все они оказали неоценимую помощь в развитии моего воображения и амбиций. И, конечно, с Эдом Гамильтоном.

Некоторое время я колебалась, но в конце концов взяла себя в руки и начала регулярно продавать рассказы в НФ журналы. Я не была плодовитым автором, и фантастический жанр ещё не был широко распространён, чтобы поддерживать мои обязательства, поэтому я переключилась на криминал и детектив, которые были моей второй любовью. Мой первый полноценный роман в твердом переплёте был детектив, пусть и в духе Хэмметта-Чандлера, но сделанный с любовью. Он не воспламенил миры, но Говард Хокс прочитал его, ему понравились диалоги, и я неожиданно для себя в 1944 г. начала работать над сценарием фильма "Большой сон", который стал началом моей карьеры сценариста.

***

Является ли возможным источником для написания "Долгого завтра" тот факт, что в детстве религия всегда вызывала у меня дискомфорт? Нет, не думаю, хотя, наверное, именно такое отношение позволило мне писать с этой точки зрения. С годами я приобрела отвращение к организованным религиям, к провозглашённой богооткровенной истине; этому способствовало тщательное изучение истории. Но непосредственным толчком к написанию "Долгого завтра" послужила культура амишей, с которой я впервые познакомилась, вернувшись в Пенсильванию/Восточный Огайо. Их способность великолепно функционировать без так называемых предметов первой необходимости современной цивилизации, таких как электричество (которое, добавлю, мне лично очень нравится), натолкнула меня на мысль, что они уникально подходят для того, чтобы вести за собой, хотя бы своим примером, население, оставшееся после атомной войны без средств к существованию в результате разрушения всех этих сложных систем, с помощью которых мы живем.

***

Что касается дней, проведённых в LASFS... что ж. Брэдбери был жизнерадостным парнем, трещавшим по швам от драйва и таланта, которые он ещё не научился контролировать, он придумывал ужасные каламбуры, зарабатывал на жизнь продажей газет, одевался обычно в выцветшие синие джинсы и ограничивал себя в питании гамбургерами и ананасовым солодом... далеко от сегодняшнего гурмана. Мы с ним, конечно, стали близкими друзьями и проводили многие воскресенья на пляже, просматривая рукописи друг друга, разговаривая о писательстве и научной фантастике... пара измученных жаждой путешественников в культурной пустыне.

В те времена научная фантастика не была ни популярной, ни респектабельной. Акерман был невероятно красивым юношей, к тому же склонным... как, впрочем, и сейчас... к ещё более ужасным каламбурам, чем Рэй, и к большему их количеству. Хайнлайн – учтив, вежлив, великолепный рассказчик, и хотя я никогда не знала его близко, я имела удовольствие присутствовать на нескольких "вечерах" на Lookout Mountain, которые были чрезвычайно воодушевляющими. С Вилли Леем в те дни я встретила лишь однажды, хотя узнала его лучше в более поздние годы; тогда Вилли был стройнее и темнее, и совершенно очаровательный: помню, я рассказывала ему, как мне понравилась "Двоякодышащая рыба и единорог"***. Изредка заглядывали "редкие птицы" из других мест: Эд, Джек Уильямсон, Док Смит. Джек был высоким и застенчивым, похожим на Джимми Стюарта****, Эд – веселым и красноречивым, с ними обоими было приятно общаться.

Насколько я помню, Док приходил только один раз, и его так превозносили, что я не могу с уверенностью сказать, что я вообще с ним встречалась. Позже, конечно, мы с Эдом оба полюбили его; никогда не было более прекрасного человека.

* Полагаю, речь идёт о George Alfred Henty (1832 – 1902), британском писателе приключенческих и исторических романов

** Как пишет Википедия, «Фуззи-Вуззи» – термин, используемый британскими солдатами для обозначения воинов беджа, которые поддерживали Махди Судана в Махдистской войне. Этот термин относится к сложной прическе тиффа, которую предпочитает племя Хадендоа, подразделение народа беджа. А ещё есть такое произведение: https://fantlab.ru/work514890

​ *** The Lungfish and the Unicorn: An Excursion into Romantic Zoology (Willy Ley) — https://fantlab.ru/work288597

**** Джеймс Стюарт, американский актер, хорошо известный нашему зрителю по фильмам А. Хичкока («Окно во двор», «Веревка», «Головокружение») или по рождественской сказке для взрослых – «Это замечательная жизнь»